7

 На другой день он с работы ушел пораньше и задами, огородами прошел в тещин дом, чтоб не увидели да не доложили Антонине. Дома была только Татьяна.

- Проходи в переднюю, гостем будешь.

Николай прошел. В комнате, как и раньше, прибрано, вдоль стен же­лезные кровати, подушки одна на другой. Посреди комнаты стол накрыт, стоит бутылка водки да какое-то вино в графине. Над столом лампа с матерчатым абажуром.

- Ну что, муженек дорогой, давай-ка выпьем по маленькой, да вспомним нашу жизнь прошлую, молодую.

Николай горько усмехнулся:

- Выпьем...

Выпил рюмку водки, Татьяна пригубила вино.

- Ты ешь, с работы ведь, умаялся. Я сама обед готовила, угодить хотела.

Татьяна исподлобья с хитринкой посмотрела на мужа сквозь густые ресницы, поправила рукой волосы. «Красивая какая, стерва, еще красивее, чем была. А ведь я пропаду, пожалуй, в этих ее глазах бесстыжих, истинный крест, пропаду», - подумал Николай, наливая себе вто­рую рюмку. Говорили не о главном, о мелочах, вспоминали молодость, каждый свое.

Ушел он не скоро, когда слегка уж на улице темнеть начинало. Дня через два еще заглянул, опять вроде чтоб о деле поговорить, снова его угостили, теперь уж без водки. И опять как в первый раз Николай почувст­вовал, как тянет его к этой красивой и в общем-то непутевой жен­щине.

Когда поздно вечером после очередного визита он пришел домой, Антонины в доме не было. На столе лежала записка: «Я ушла к маме, насовсем. Не надо меня обманывать, Наташа пока у меня, а там, как скажешь».

Николай метнулся было к двери, но остановился, присел на порог: «Вот тебе и на, это что же теперь будет-то»?

А случилось то, что и должно было случиться. Татьяна снова пришла в его дом. За Наткой Николай ходил сам, Антонину не видел.

- Накачался ты на нашу голову, идол, глаза твои бесстыжие,- напустилась на него Тонина мать.

Как говорится, все вернулось на круги своя, и как будто перевернулось с ног на голову. Вроде как и не было этого сумасшедшего вояжа Татьяны с шепелявым Рачковым.

Тоня избегала встречи с Николаем, хотя раза два и встречались они мельком, перебрасывались парой слов.

Неожиданную новость принесла как-то в воскресный день Татьяна:

- А ведь ей рожать скоро…

- Кому?

- Тоньке твоей, доигралась дура, - Татьяна говорила зло, зло и смо­трела на Николая да и на весь мир.

Николай опешил:

- Дак ведь она говорила, что болеет будто, простыла...

- Дурила она тебя, телок ты, телок и есть, тебе что скажут, ты тому и веришь.

Примерно через месяц после этого разговора Антонина родила сына, назвала Николаем. Со слов всезнающих и любопытных сельских баб, будто вылитый Колька Кулагин, даже конопушки чуть ли не на вто­рой день на носу повылазили.

- Ну и хитрющая она баба, Toнька твоя, знает чем приманить мужика. Мордой не может, так она сыном, - пыхала злобой Татьяна. - Ты вот чего, ты от меня не скрывай, узнаю, тайком ходишь, убью. Ночью уснешь, вот этой скалкой и прибью до смерти. - Татьяна для большего устрашения показала бугристую скалку, она как раз тесто на столе разделывала.

- Чего же мне теперь…

- Вот чего, - смягчилась жена, - ты туда сходи, купи чего-нибудь, сын ведь все-таки, но чтоб я знала, а не тайком.

Николай пошел, предварительно накупив полный пакет конфет и пря­ников. Уж потом только сообразил: «Чего это я… Сыну-то всего как две недели, а я с пряниками, вот дурила-то…»

Встретили его не то чтобы радушно, но и не выгнали из дома, дали мальца попестовать, а тот и правда был беловолосый. Сразу обмочил отцу рубаху.

- Не иначе гулять мне на его свадьбе.

Тоня, хоть похудела и подурнела после родов, смотрела на ребен­ка счастливыми глазами, и от этого была как никогда хороша.

Вот так Николай стал жить на две семьи.

- Ты у нас как турецкий султан, - подцепил его как-то дед Крюков, встретив в переулке, сам шел видно с рыбалки с удочкой на плече, в старенькой фуфайке и  фуражке с заплаткой, - только капиталу нет, был бы капитал, поди б еще двух завел?

- Был бы, дед, капитал, я бы перво-наперво тебе новую фуражку купил, а себе штаны, и не женился бы вовсе. Одна морока с этими ба­бами.

Николай, было, прошел уж совсем, оглянулся:

- Дед, а дед…

- Чево?

- А вообще-то над вашим предложением я подумаю, у меня все еще впереди.

Николай подпрыгнул молоденьким козликом и весело потопал к своему дому. На душе у него было хорошо. Будущая жизнь ему представлялась безоблачной. Главное то, что росли его дети.

 

14.10.2000г.

Детское отд. ЦГБ г.Октябрьск

 

Чужая вера

 - Вот вы говорите, люди обманом живут, помутился, дескать, разум от золотого тельца, вот и опаскудились окаянные.

- Это не я говорю, а наш преподобный отец Михаил, а сам со товарищем увезли девок за Волгу, а потом откупились от греха деньгами немалыми, а те и рады. А невдомек им, что они не над телами, над душами их потешались. Деньги есть - хозяин жизни, и закон им не писан. Ну ладно б какой другой человек, а то и «слуги Божьи» туда же ударились. Ведь как великолепно сказано:

«Богам не так противны торгаши

И ими созданный наживы алчный рынок,

Как обезумевший в корыстолюбье инок,

Который с жадностью считает барыши».

Так спорили между собой два моих попутчика в пригородной элект­ричке. Ехал я в соседний город по служебным делам, народу было немного, вот я и прислушивался к спору своих соседей. И вспомнилось мне вот что.

Отдыхал я как-то в Сочи. И вот, проезжая по курортному проспекту, несколько раз обращал внимание на пожилую, седовласую женщину на автобусной остановке, обложилась какими-то коробками, сидит и закусывает. По всему видно, что она здесь уже давно проживает, некоторые прохожие и заго­варивали с ней. Недели две я на море отдыхал, и каждый раз, проезжая мимо, наблюдал за странной особой. В последний день не утерпел, подошел к ней и познакомился.

Звали ее Александрой Павловной. Оказалось, что она беженка. Бывший педагог. Преподавала русский язык и литературу в Сухуми.

- Почему вы здесь живете? Разве никого у вас нет близких?

- Кому я нужна? А вы не знаете, что сейчас пол-России беженцы? Вот я и живу здесь, чтоб нашему правительству стыдно было.

- Да полноте, до них ваш протест не дойдет.

- Дойдет, коль захотят услышать, а нет… Ведь это надо ж до чего довели матушку-Россию, продают с молотка все, что ни попадя. И за­метьте, я ничуть не ропщу на бедность, переживем и вытерпим, не та­кое переживали. Есть чем торговать - нефть, лес, алмазы, торгуйте, хоть тоже не умно, но зачем душу продавать. Понаехали со всего свету разные нехристи и раздирают душу православного человека. Ко мне вот каждую ночь приходят их люди, грозятся убить, - не на ту напали, - женщина погрозила кому-то мосластым кулаком, косы ее растрепались, глаза неистово горели.

Я с подозрением и сочувствием смотрел в эти глаза, пытаясь обнаружить там следы безумия. В это время на остановке скопилось человек десять пассажиров. Одна женщина, ярко и неумело накрашенная, подошла ко мне и буквально потащила в сторону:

- Неужели не видно, что она безумна, уйдите, уйдите от нее.

- Позвольте, она не в уме, но я-то нормальный, поэтому дайте де­лать мне то, что я считаю нужным!

Александра Павловна между тем с усмешкой тыкала паль­цем в эту даму:

- Вот одна из них! Караулишь, иуда, не быть по твоему!

Раскрашенная женщина отступила и скрылась в толпе.

- Вот вы, говорите, писатель и следовательно, человек думающий. Я вам стихотворение прочитаю в защиту Христа...

Читала умело, с выражением. Я слушал и думал: должно быть и в самом деле разум ее помутился, но не большие ли глупцы мы, допус­тившие на русскую землю иноземные религии.

Вот жил давно великий экономист Оуэн, так он говорил: «Все меня считают сумасшедшим, а я весь мир считаю сумасшедшим, и беда моя в том, что большинство на стороне всего мира».

Прогуливался я как-то по Самаре, несколько уж лет спустя, и среди белого дня ко мне подошли два молодых, улыбающихся человека в серых демисезонных паль­то. Один предста­вился как старейшина Вильям, другой Иоганс. Долго говорили, с акцентом, но грамотно. Убеждали вступить в общество Мормонов. Это в центре-то России и Мормоны! Предложили поездку в Америку за их счет с тем, чтобы потом организовать здесь в Самаре общину.

Может быть, среди иноземных вер есть и лучше нашей, но я скажу так: во что деды-прадеды наши верили, в то и нам верить. На том стояла и стоять будет Русская Земля.

12.12.2000г.

Ночной звонок

И.А.Сосулиной

- Когда я овдовела, то первое время никак не могла оставаться одна ночевать, то к детям уходила, то к подруге. Вот и сюда специально устроилась, чтоб на людях быть постоянно, - рассказывала мне дежур­ная по этажу в гостинице г.N-ска, где я остановился, будучи в командировке. Это была пожилая миниатюрная женщине с умными глазами и не поблекшими еще следами былой красоты. Обаяние ее не исчезло и доныне: мягкий голос, спокойный притягательный взгляд, гордая осанка – все говорило о том, что женщина эта знала и знает себе цену, жизнь прожила сложную и развитую. Как бы сказал поэт: «Жила и любила, Любила и жила»…

Звали ее Виктория Андреевна, фамилия по мужу Вербовая.

- И вот представьте себе мое состояние. Месяца через два после смерти мужа впервые набралась храбрости и осталась ночевать одна. Свет в комнате не гасила. И вдруг среди ночи телефонный звонок. Беру трубку, а там молчат. И только дышат так тяжело-тяжело. Я кричу: «Алло, алло»… и уж хотела трубку бросить, и тут голос: «Это я, Лева, звоню из Одессы». Что было потом, я плохо помню, так взволновал меня этот звонок, да и не мудрено - лет-то сколько прошло...

В 47-ом году в августе-месяце я вместе с братом Олегом поехала в пионерлагерь на Волгу в село Безводное. Вечером того же дня было открытие лагеря, и я выступала в двух танцевальных номерах…

И вот через сорок с лишним лет такой неожиданный ночной звонок. Оказывается, он узнал у наших общих знакомых мой телефон и то, что я овдовела, набрался храбрости и позвонил. У него добрая семья, жена, дети, двое внуков. Теперь вот он пишет мне снова письма и каждый раз присылает мне одно из моих, которые я писала ему 40 лет назад, но с условием, что я их обязательно верну ему. Я и возвращаю, я думаю, что он имеет на них право. Не так ли?

- Ну конечно, - согласился я.

- А потом, как вы думаете, нет ли в этом пусть не физической, но духовной измены жене с его стороны да и с моей тоже? Не предаю ли я свое­го покойного мужа?

- Я думаю, что нет, да и потом…

- Да, да, спасибо, я тоже так думаю. Кому худо от того, что мы предаемся воспоминаниям? Он хотел приехать, но я не разрешила, пусть уж так все останется. А вам спасибо, что вы согласились выслушать меня. Вот я поделилась с вами, и легче стало.

Утром я покинул гостиницу и всю дорогу домой вспоминал эту заме­чательную русскую женщину, которая беззаветно любила и хранит лю­бовь всю свою жизнь.

4.12.99г.

 

Дедушкины рассказы

 Очерк

 Уважаемые земляки, 26 мая (8 июня по новому стилю) исполняется 100 лет со дня рождения Героя Советского Союза, гвардии полковника Николая Васильевича Будылина. Для меня, его внука, вся его жизнь - пример самоотверженного служения Родине. Должен оговориться, что Ни­колай Васильевич - мой двоюродный дед по отцу. Своего родного деда, Дмитрия Васильевича, я живым не застал, он умер в 1943 году от тяжелой болезни.

Николая Васильевича я всегда воспринимал как родного, да и назвали меня в его честь. Должно быть, радостно было ему сознавать, что как в начале века на его родине в селе Новодевичье бегал по улицам паренек Николай Будылин, так и полвека спустя снова Колька Будылин бе­гает по Новодевичью.

Сколько себя помню, почти каждое лето Николай Васильевич вместе с женой Анной Сте­пановной приезжал к нам в гости. После непродолжительного застолья брал меня за руку и вел в «медведев магазин», подводил к витрине с конфетами и командовал:

- Выбирай, Миколька, какие на тебя смотрят, по полкило каждых.

У меня глаза разбегались от изобилия. Дед отсчитывал деньги, усме­хался, поглядывая на меня.

- Ну, а тебе за труды еще вон ту шоколадку прикупим.

Не торопясь, мы возвращались домой с полным пакетом конфет.

Как-то раз встали дед с отцом рано утром, засобирались куда-то. Николай Васильевич замет­но волновался:

- Ты, Нюся, захватила бы нам с Валентином по шкалику, да зерна б какого насыпать, пускай птички поклюют.

- Да ты что, дед, чай не на могилу…

- Все равно возьми, где ее сейчас, могилу-то найдешь.

Я увязался со взрослыми. Прошли по селу почти до самой Волги, по мосточку перешли Бутырский ерик, поднялись на бугор.

- Вот тут мы и жили. Отсюда корни нашего рода пошли, - дед остановился у глубокой ямы, поросшей ковылем и полынником. Потом они с отцом сели на землю, выпили по рюмке водки, закусили. Дед насыпал в руку горсть земли, сунул в карман.

- Человек силен корнями! Помни это, Валентин, и ты, Миколька, помни, - корнями! Вот я на фронте пью, бывало, воду, а все представляю, словно из родника, что под той вон горой бежал. Сейчас уж затопило место это. Пью и чувствую, как силы мои прибавляются.

Последний раз приезжал Николай Васильевич в Новодевичье в 1969 году на проводы в армию моего брата Владимира. Помню, всем было ра­достно смотреть, как он плясал под гармошку. Потом утешал меня на погребице, когда я расплакался, и, стесняясь других, убежал из дома. Эпизод этот описан в рассказе «Проводы».

В 1972 году я поступил в Куйбышевский мединститут и встречался с дедом почти каждую неделю. Жил он на Нижней Полевой улице. Из окон был виден край Волги. Обычно Анна Степановна кормила меня, и мы уходи­ли с дедом в дальнюю комнату, подолгу беседовали. Для меня эти задушевные беседы были очень интересными и важными. На их основе написан роман «Чапанка». Прототипом главного героя ро­мана, Кольки Гудова, является Николай Васильевич. До сих пор в записной книжке у меня хранится план старого Новодевичья, начертанный его рукой.

Это он мне рассказал, как в тревожном 1918 году случайно встре­тились в Саратове с Ф.Э.Дзержинским. Встреча эта чуть было не закончилась для него трагически.

После Гражданской войны остался Николай Васильевич в рядах Красной Армии, учился на командирских курсах, долгое время служил на Дальнем Востоке.

В 1938 году по ложному обвинению был арестован, отсидел в тюрьме почти два года. После освобождения заведовал военной кафедрой в политехническом институте г. Куйбышева. И вот война… Как истинный патриот своей Родины в первые же дни войны мой дед попросился на фронт. Не буду описывать его боевой путь, скажу только, что звание Героя Советского Союза получено им за форсирование Днепра.

Я расскажу о фактах его биографии мало кому известных. Дед воевал тогда на Брянском фронте, командовал полком. Вот как рассказывал об этом он сам:

- Приезжает как-то к нам генерал армии Ватутин, а мы как раз баню натопили, в палатке нажарганили котел, прямо хоть поддавай и парься. И парились любители. Ватутин прознал, напросился. Подтопили еще крепче и пошли с ним. Я больше дрова подбрасывал да ковшом орудовал. Ну и горазд был париться генерал Ватутин, а мужик хоть куда, свойский. Да... Слышу недели через две, убили человека. Жалко...

Дважды Николай Васильевич встречался со Сталиным. Первый раз в 1944 году, когда лежал в Кремлевской больнице:

- Прослышали, Сталин будто обход делает. Засуетились, давай прибираться, а я лежу весь загипсованный, у меня тогда позвоночник крепко задело. Идет Иосиф Виссарионович, за ним Бурденко, ну и другие многие. Подходят к одному, другому, потом и ко мне. Бурденко что-то говорит Сталину, и на меня глазами показывает. Сталин подошел, прищурился этак, потрепал меня за ногу и говорит: «Сильные выживают, слабые погибают». И пошел дальше.

Другая встреча была уже после войны на банкете в Кремле, когда дед учился в академии генштаба. Годы и старые раны брали свое, в 1946 году Николай Васильевич ушел в отставку, но регулярно вел переписку с однополчанами и генштабом, обобщая опыт ВОВ.

И вот наступил трагический август 1975 года. После продолжитель­ной болезни и операции Николай Васильевич скончался. Хоронили его со всеми воинскими почестями. На похоронах присутствовал генерал И.Н.Конев, многие фронтовые друзья. Пламенную речь держал пол­ковник-танкист В.З.Шипов. Играл военный оркестр, салютовал в воздух и маршировал взвод солдат.

В 1983 году в этой же могиле захоронили мы и его жену Анну Степановну.

В родословном альбоме у меня хранится бирка с руки деда (я забирал его тело из госпитального морга), многочисленные фотографии. Вот Ни­колай Васильевич сфотографирован вместе с дедом Дмитрием, оба в косовортках и широких ремнях - это Самара (1911год). Вот он на лихом коне ведет батальон на учения, вокруг сопки - это Дальний Восток. Вот дед Николай поседевший уже выступает перед солдатами - это 1965 год - Курская дуга.

Вот фотография, которая мне особенно дорога - на ней Николай Васильевич в форме, при всех боевых награ­дах, смотрит ласково и строго, а на обороте надпись: «Внуку Николаю Будылину от деда Николая Будылина. 15.09.74г. гор.Куйбышев.»

Альбом этот часто смотрят мои дети. Дай Бог и мне так же подписать когда-нибудь фотографию, чтоб и лет через двадцать по улицам Новодевичья бегал Колька Будылин.

С уважением, член союза литераторов России

Н.Будылин.

20.04.99г.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Продолжение